Не знаю, для чего я вам это рассказываю. Может, от того, что бессонница замучила. А может, оттого, что захотелось вспомнить мой необыкновенный жизненный вираж. И, не знаю, вспомнить с сожалением или, наоборот, с радостью, что такое у меня было «приключение».
Мне было
пятьдесят два года. Я заведовал кафедрой, имел звание профессора в
одном из престижных ВУЗов страны и
жизнью своей был доволен. Мне нравилось
работать с молодежью, нравились их
неожиданные вопросы на лекциях, над которыми иногда приходилось ломать
голову. И студенты меня тоже любили. Нет, я не был «душкой» и в то же время не «резал» на экзамене за
мелочь. Просто относился к ним по-человечески. В конце концов, сам когда-то
таким же студентом был. Не уверен, что они меня любили, но, по крайней мере,
уважали.
И «тыл» у меня был в полном порядке. Второй, выверенный и
продуманный брак — первый, еще
студенческий, продлился всего год. А этот получился крепкий, основательный. Со взаимным
пониманием и уважением свободы друг друга. Жена, Валерия, работала учительницей
в школе. Прекрасная женщина, совершено незлобливого характера, верный друг и
помощник по жизни. А еще – отличная хозяйка. Вырастили мы с ней дочь, к тому
времени уже обзавелись внуком и зятем, а
свободное от работы время с удовольствием проводили на нашей даче, где супруга развела
неимоверное количество цветов. В общем, жизнь, после всех трудностей становления и
молодых проблем, к определенному возрасту
вошла в колею и, по сути, радовала. И мы это ценили, равно как ценили и
поддержку друг друга.
Но как
же мало нудно для того, чтобы твой, с
таким трудом налаженный мир, рассыпался на мелкие осколки?
Ее звали
Юлька. Пигалица с короткими взъерошенными волосами и огромными испуганными глазами. На лекциях она всегда
сидела впереди и прилежно все
записывала. А на зачете вдруг стушевалась, покраснела и стала лепетать что-то
бессвязное. «Что же вы, милочка, совсем не готовились? – удивился я.
«Готовилась…», — прошептала она. И снова залилась краской. Зачет я ей
тогда все-таки поставил, но позволил
себе отчитать ее за неумение связно
излагать свои мысли. А она, вместо того, чтобы обрадоваться вожделенной подписи
в зачетке, неожиданно расплакалась. И убежала, словно над ней посмеялись. Но я
тогда особенно не мучился вопросами, что происходит с моей студенткой. Ведь тогда
для меня она была одной из многих.
ОНА
Мама всегда
мечтала, чтобы я поехала в город учиться. Жили мы одни, без папы – он бросил
нас, когда я только еще родилась. И мама сама тянула меня, отказывая себе во
всем. Но при всех ее стараниях мне доставалось очень мало. А много ли себе
позволишь на зарплату дворника? Даже одежду я носила ту, которую сердобольные
жильцы отдавали маме от своих детей. И в школе, увидев свои
вещи на мне, девочки фыркали и
шушукались, называя меня «нищенкой». От этого со мной никто не хотел сидеть за
одной партой. А я еще худенькой была, угловатой, как мальчишка, и не могла дать
сдачи обидчикам. Поэтому убегала в туалет и там тихо плакала, пока кто-то из
учителей, сердито ворча, не
приводил меня в класс. Правда, училась я
на одни пятерки, и мама всегда гордилась мною на родительских собраниях.
К семнадцати
годам я немного оформилась. Волосы стали гуще и даже начали немного подвиваться,
а грудь выросла и налилась. Но все равно
я оставалась худой и заморенной, хотя планы у меня были самые наполеоновские. Я
очень хотела поступить в университет,
причем на самую престижную профессию. И
мечтала, как отучусь, заработаю кучу денег и куплю маме все, что она пожелает.
И даже туфельки, усыпанные стразами Сваровски.
В отличие от
других моих одноклассниц, я поступила с первого раза и не затерялась в огнях большого города. Мне даже дали
общежитие, где я благополучно прожила два первых года учебы. Соседки по комнате крутили
любовь, а я все училась и не
отвечала на внимание парней. За это меня
считали «заучкой» и вообще не от мира сего. Глупые, они и не догадывались, что
мое сердце безраздельно принадлежит ему.
Разные были у нас преподаватели, но разве кто-то мог
сравниться с Михаилом Платоновичем? Я «пропала» сразу — как только он в первый
раз взошел на кафедру. Жадно, до боли в глазах, я рассматривала перстень
необычного вида, блестевший на его
пальце, холеные, с сильной проседью волосы, насмешливо-ироничные глаза за
густыми кустиками бровей. Блестящий профессор, способный заставить аудиторию
слушать себя так, будто не сухие теоремы доказывает, а поэму читает. А возраст…
Да какая разница, сколько ему там лет?
Я ходила на
все его лекции и, сидела всегда впереди. Но он меня не замечал. А когда я
сдавала ему зачет, то из головы у меня вылетели все исторические даты, и я
лепетала что-то бессвязное, хотя предмет
прекрасно знала. Но он сидел так близко, всего-то через стол. Кажется, протяни
руку и дотронься до его щеки, проведи кончиком пальцев по капризно изогнутым
губам… Но нельзя! Он отчитал меня за что-то, но я не поняла. И просто
расплакалась от своего бессилия, как когда-то это делала в детстве, сбежала.
Наверное, он решил, что я идиотка.
ОН
У нас на
кафедре освободилось место лаборантки. «Возьмите Юлечку, — посоветовала
коллега. – Уж такая прилежная, скромная, тихая. У девочки только мама, деньги
ей очень нужны».
Ну, Юлечку
так Юлечку. И только встретившись с
новой сотрудницей, я понял, что это та сама пигалица, которая еле-еле
сдала мне зачет. Она все также краснела, иногда отвечала невпопад, но работу
свою делала хорошо. Я даже со временем стал замечать, что без Юли иногда как
без рук. Воистину, она стала мне хорошей помощницей.
Однажды она
просто спасла мое реноме перед зарубежной делегацией, которую я должен был встречать в аэропорту.
Но, странное дело: когда ее маленькие ручки ловко стирали с моей рубашки злополучное чернильное пят но, я почувствовал некое
томление и какую-то непривычную нежность к этому «воробышку». «Как же она
красива!». – мелькнуло в голове, но я быстро одернул себя и, нарочито строго
отдав поручения, отправился в аэропорт.
Я ехал в
машине сидел на банкете, но мысли упорно возвращались к Юльке. После, ругая
себя последними словами, я купил бутылку шампанского, пирожные и поехал в институт.
ОНА
Как же мне
повезло с этой работой! Я вставала рано-рано, тщательно одевалась и стремглав
неслась на кафедру, чтобы успеть управиться с делами и заварить чай своему
божеству. Он благодарил кивком и углублялся в свои бумаги. А я стояла рядом и
молила: «Ну, посмотри на меня хоть раз внимательнее! Я час для тебя красилась и
купила вчера новое платье. Неужели я такая уродина, что ты во мне видишь только
студентку и бесполого секретаря?
Месяц-два прошло в разных хлопотах, но
божество нисколько не приближалось и даже как будто отдалялось. Только потом
колесо Судьбы снова сделало оборот…
Так
случилось, что Михаилу Платоновичу срочно надо было встречать какую-то зарубежную делегацию.
Ехать в аэропорт он собирался прямо из университета, поэтому с утра пришел при
полном параде. И, о ужас, неожиданно обнаружилось, что его белоснежная рубашка
заляпана чернилами. «Я же опаздываю в аэропорт! — схватился за голову профессор
— Юленька, дорогая, помогите мне чем-нибудь!».
Я в первое
мгновение застыла, но потом, неожиданно для себя, приказала ему: «Раздевайтесь!».
Холодной водой и простым мылом я тщательно оттерла чернила (фантастика!) и высушила
злополучное место. Он уехал, а я, вернувшись на кафедру после лекций, занялась привычной работой. Все было как прежде, но не совсем. Когда я оттирала это дурацкое
пятно, то вдруг заметила его взгляд. Он смотрел на меня с каким-то странным
узнаванием, будто неожиданно увидел
что-то новое и сам удивлялся этому своему открытию. Это длилось всего
лишь несколько мгновений, но я поняла или, может, почувствовала, что что-то
изменилось в наших отношениях. И мне было очень страшно. И радостно.
Время было
позднее, и я уже хотела уходить, как на
пороге появился Михаил Платонович. Выпивший, но совсем немного.
«Юля, какая
удача что я вас застал! Спешу отблагодарить за помощь». — Он оглянулся на
закрытую дверь, достав из портфеля бутылку шампанского и пирожные. – Давайте просто посидим и выпьем шампанского. А вы мне расскажете о
себе. А то работаем уже столько времени вместе, а я о вас ничего не знаю.
Мы пили
шампанское, он мило шутил и смотрел на
меня «тем»
взглядом,
который я заметила у него утром. И тут на меня словно что-то нашло. «Я вас
люблю. Уже давно , — сказала я. — Люблю!». Видит Бог, я не хотела говорить
этого!
«Девочка… — он отшатнулся от меня, словно я призналась в чем-то
непристойном. – Ты не должна так говорить, я твой преподаватель и начальник. Да
у меня дочери старше тебя!».
«Это
неважно, — я съежилась на стуле и закрыла руками лицо, понимая, что глупо было
это все, и завтра надо забрать документы из университета и уволиться с
кафедры. Но тут же теплые ладони накрыли
мои плечи и он отчего-то охрипшим голосом спросил: «Это правда?».
ОН
Я не знал, а, может, уже забыл, как может пробивать, словно электрическим
разрядом, от малейшего прикосновения к ее руке. И никогда бы не поверил, если
бы мне сказали, что напрочь потеряю голову. От кого? От этой пигалицы с
огромными глазами, бормочущей мне в ухо
какие-то полудетские нелепости? «Воробушка», как нежно я ее называл». От той,
которая так внезапно ворвалась в мою
жизнь со своим «люблю?». Морок, наваждение… Но она сладко спала рядом, раскинувшись
на нашем узком диване, и я вдыхал запах ее волос, целовал пальчики на ее
маленьких ножках, а она сонно смеясь, бросала в меня подушкой.
Первые два
месяца были наполнены неописуемым счастьем. Обычная съемная квартира – приют
нашей странной любви и мы, словно ошалевшие от этой любви. Позади был откровенный разговор с женой. Она молча
выслушала меня и также молча легла на кровать, отвернувшись
лицом к стене. И пока я собирал вещи, больше не проронила ни слова, лишь
держалась за грудь, словно ей не хватало воздуха. Сердце мое разрывалось от
боли, но там, внизу, ждала моя Юлька,
без которой я не хотел жить ни минуты,
ни секунды. И я ушел. Вернее, сбежал,
получив в спину проклятия дочери. Я понимал, что разрушил свою семью и рискую
работой. Но это было выше меня, я ничего не мог с собой поделать.
Неужели
любовь, как яркая вспышка. Мелькнула, и нет ее. Вскоре я стал замечать, что
Юлька не всегда понимает, что я хочу ей сказать, и я все больше раздражался ее
наивностью, неумением организовать наш скромный быт и желанием сходить на дискотеку или в кино, вместо
того, чтобы провести вечер по-домашнему
у телевизора. Конечно, тридцать лет разницы никуда не выкинешь, но эти ее простонародные словечки, жуткое розовое платье, непроходимая
дремучесть и провинциальная закомплексованность…
Я стал
скучать по жене, нашим милым вечерам перед телевизорам, по даче, увитой цветами…
Я уже вовсе не так был готов к разводу и последующей женитьбе. И это
угнетало.Угнетало до такой степени, что ночами, когда Юлька засыпала, я набирал
номер телефона и слушал в трубке тревожный
голос жены. И еще я боялся, хотя твердо знал, что моя гордая, уже почти бывшая
жена, в партком жаловаться не побежит. Но сами подумайте: преподаватель,
профессор и живет со своей студенткой. Кто бы стал слушать о высоких отношениях
и неземной любви?
Как бы там
ни было, постепенно я все больше стал задумываться о том, что натворил. И… злился на Юльку, которая втянула меня во
всю эту историю.
Однажды, на
очередном заседании кафедры, я
обнаружил, что забыл очень важные бумаги для отчета перед секретарем парткома.
«Коллеги, — сказал я, — придется мне съездить домой за ними». И тут дверь
отворилась и в кабинет впорхнула Юлька, держа в руках злополучную папку:
«Милый, ты забыл…». Теперь я понимаю, что она сделала это специально, а
тогда просто застыл перед ней, как перед
Немезидой с ее карающим мечом.
Скандал разразился неимоверный. На меня
полились реки грязи: «В храме науки — чудовищный разврат!». И тут Юлька мстительно выступила вперед: «Не смейте
кричать на моего мужа!». И это был конец.
ОНА
Я жила как в
сказке. Наконец-то этот мужчина, это недосягаемое божество было моим! Я любила
каждую клеточку его тела, засыпала в его объятиях и просыпалась от его поцелуев. Я не думала, что со мной будет дальше, но,
конечно, мечтала о том дне, когда назову себя его женой. И плевать мне на
разницу в возрасте. Женой… Я видела его «вывшею», тайком ее рассмотрела. Холеная, красиво одетая, но
как мертвая, несмотря на то, что шла гордо. Мне не было жалко эту женщину, в тот
момент я думала только о себе и своем счастье.
Но,
наверное, не зря говорят, что на чужом несчастье свое счастье не построишь. Когда
все стало рушиться? Я все еще любила его, но одно дело, когда твое «божество»
вещает с кафедры. И совсем другое, когда оно
в растянутых трениках выходит из туалета.
Он много и
часто говорил мне о том, чего я в силу своей молодости не понимала. Я понимала,
видела, что это его раздражает. Но
говорить так красиво, как он, не умела. Еще я заметила, что он стесняется
ходить со мной по улице и через силу ест
мою скромную стряпню.
Я видела,
что он растерян и не знает, что ему
делать со мной дальше. Видела, что скучает по той, прошлой, жизни, а на меня
смотрит, как ну ту, что ее
разрушила.
В постели
тоже не ладилось — он как-то сразу вспомнил про годы и предпочитал спать на
соседнем диване, говоря, что там ему удобнее. И, главное, он боялся. Боялся,
что узнают коллеги, что дочь никогда больше не заговорят с ним. И еще он ночами, когда думал, что я сплю, стал звонить
жене. Просто звонил и слушал ее голос.
И тогда я
решила: будь что будет. Он должен хоть что-то решить.И если этот человек так
слаб духом, то придется это сделать мне.
Однажды он
забыл важные документы. Я взяла их, быстро оделась и поехала в
университет. И вошла как раз в тот
момент, когда все сидели за столом. Я сказала: «Милый, ты забыл…».
Я видела
ужас в его глазах, видела, как он бледнеет
и сжимается под гневными словами коллег.
И это разозлило меня еще больше. Я гордо встряхнула челкой и «добила» его
словами: «Как вы смеете оскорблять Михаила
Платоновича? Я — его жена!». А сама молила: «Ну, пожалуйста, скажи им всем, что
это так, скажи, что любишь меня, заткни им рты! Это же не разврат, это любовь,
ну что ты молчишь?».
И услышала
его возмущенное: «Что вы несете! Какая вы мне жена? Между нами ничего не было,
и быть не могло!».
А потом он стал задыхаться и осел на пол. «Скорую! – Закричал
кто-то». А я пошла забирать свои
документы из университета.
Больше я его
никогда в жизни не видела. Уехала в Москву, поступила там в институт. Встретила
хорошего человека, коренного немца. В девяностые мы эмигрировали в Германию,
там сейчас и живу, работаю аудитором. А что было, то сплыло. Чего вспоминать?
ОН
Говорят,
я десять дней был между жизнью и смертью,
но почти ничего не помню. Врачи сказали — обширный инфаркт, еле вытащили меня с того света.
Когда я
очнулся, у моей постели сидела жена. Осунувшаяся и по-прежнему родная. Я взял
ее руку, поднес к губам и заплакал.
Не знаю,
чего это я так разоткровенничался. Может,
пришла уже пора подводить какие-то итоги? Или просто вечер сегодня такой
… лунный. Моя жена Валерия рядом со мной – вон, сидит, смотрит, как я что-то
пишу. Сорок восемь лет уже вместе. Живем мы дружно. Но
только, как сговорившись, никогда не вспоминаем ту безумную историю о …
Поделиться ссылкой:
