— На секунду ей показалось, что она парит в виртуальной реальности, но стоит лишь нажать копку, как кошмар растворится, исчезнет навсегда. И больше не будет этих задернутых штор, опрокинутых бокалов с мерзкой зеленой жидкостью, не будет смятых простыней, еще источающих аромат любви. И обнаженного мужского тела, тесно прильнувшего к другому, ее мужа, тоже не будет. Тогда она, обычная тридцатилетняя женщина даже и представить себе не могла, что когда-нибудь станет убийцей.
— С добрым утром,
доченька, пора начинать новый, счастливый денек! — сколько помнила себя Наташа,
мама всегда будила ее такими ласковыми словами. Но счастья ни этот, ни
следующий, ни еще какой-то день явно не предвещали, потому что надо было опять
тащиться в школу. Туда, где ты почти пария, с которой никто не хочет сидеть.
Туда, где мальчишки отпускают колкие шуточки тебе вслед, а учителя грубо
распекают за малейшую промашку. В общем, не человек, а так, ходячее
недоразумение. А что рассчитывать на большее, если из зеркала на тебя смотрит
худенькое угловатое существо с тонкими плеточками рук, нелепо торчащих из
рукавов большого, купленного на вырост платья? Если тупо молчишь у доски с хитроумными
формулами и съеживаешься от малейшей опасности. Ходишь бочком, смотришь
исподлобья и вообще стараешься быть как можно незаметней. Мышка, да и только.
Когда было особенно горько, Наташа доставала из клетки купленного на рынке
маленького мышонка, нежно, заглядывала в черные бусинки глаз, гладила бархатистую
шерстку и шептала: «Мы с тобой одной крови — ты и я». Две серые
мышки, вынужденные влачить нелепую, непонятно для чего предназначенную жизнь.
Кто знал, что все
так изменится? В техникуме, куда Наташа поступила стараниями все той же мамы,
она с удивлением заметила, что с ней хотят дружить. Да и зеркало уже показывало
совсем иную картину: подростковая угловатость сменилась изящными формами, а
тощий хвостик, правда, не без усилий парикмахера, превратился в пышную гриву
немного вьющихся волос. Какая там мышка! Наоборот, яркая, уверенная в себе
девчонка, способная вскружить голову не одному парню.
Но… то,
детское, почему-то не уходило, и порой ей казалось, что обман раскроется и все
поймут, что перед ними не гордая красавица, а обычная серая мышка. А разве
можно любить такую? Поэтому и боялась влюбиться, гнала от себя любого, кто
вызывал необычный интерес. Уже и техникум закончила, и институт, и в банке
крупном начала работать, но своего единственного так и не встретила, решив, что
все эти вещи не для нее.
Он появился в
хмурый дождливый день, но все равно это была как в сказке.
— Влад, — взгляд
парня, стоящего у окошечка ее парня был настолько внимательным и добрым, что
она смутилась, вспыхнула и уже хотела отшить наглеца. Но, предваряя резкий
ответ, он, все также глядя на нее, весело добавил? «А вы — Наташа». Я
тут к вам как на работу хожу… И разве можно было оттолкнуть его, в чьем
взгляде она прочла такое понимание, такое желание вызволить заколдованную
принцессу из противной мышачьей шкурки? Стоя среди мерцающих огоньков свечей,
высвечивающих суровые лики святых, она знала, что прошлое ушло навсегда. И еще
то, что впервые за свою жизнь поверила, что больше ей никто не сделает больно.
Первая брачная
несколько озадачила сдержанностью возлюбленного, искусными, но бесстрастными
его ласками. Но Наташа, быстро войдя в роль жены, сначала особо не
расстраивалась. В конце концов, не в постели главное. Зато Влад такой красивый,
и с ним всегда так интересно! Но красотой сыт не будешь. Через пару лет Наташа
все же забеспокоилась: неласковый он какой-то, о ребенке и слышать не хочет,
вечно в каких-то непонятных командировках пропадает. И с каждой поездки не ей,
Наташе, а себе, любимому, привозит то роскошную туалетную воду, то какое-то
необыкновенное белье. Ей же в лучшем случае достается вялый поцелуй в щечку и
цветочек. Другая женщина? Нет, не похоже. А вот друзей много. Один Андрюха чего
стоит! Еще со свадьбы запомнила Наташа его холодный, оценивающий взгляд, злую
ухмылку и то, как, отойдя в сторону, Влад что-то горячо доказывал явно
взбешенному приятелю. Нет, к числу Наташиных сторонников Андрюху явно нельзя
было причислить. Зато Влада к нему как магнитом тянуло — Наташа даже ревновать
начала. Особенно когда Андрюху «братки» отделали и Влад чуть с ума не
сошел, бегая по два раза на день в больницу. А она, роняя слезы, готовила все
эти протертые кашки да пюре, не понимая, как может женатый человек так себя
вести. Дружба, как говорится, дружбой, а семья семьей.
Но все шло
по-прежнему. То ли муж, то ли сосед по коммунальной квартире, то ли вообще
подружка — не поймешь. Правда, деньги приносит, и слова грубого не скажет, с
ним интересно поговорить о книгах, о кино. Но… чужой какой-то, далекий. Разве
о таком когда-то мечталось? Все чаще накатывалось прежнее одиночество, и в
супружеской спальне вновь появилась клетка с серой мышкой, на которую она могла
смотреть часами, ведь это опять была сама Наташа неуверенная в себе и, что
скрывать, несчастная.
В тот день она
пораньше сбежала с работы. Неторопливо зашла в подъезд, долго возилась с
ключами и, скинув тяжелые сапоги, в недоумении прошла в спальню, за дверями
которой слышалась возня. Как завороженная, женщина смотрела на прекрасную в
своей страсти и отвратительную в своей неестественности пару. Но даже сейчас
она любовалась мужем, ласкающим Андрюху так, как никогда не ласкал ее, Наташу.
А когда осознала, что это такое, комната поплыла перед глазами…
Очнувшись, Наташа
непонимающе огляделась. Все прибрано, рядом сидит муж и задумчиво ее
разглядывает.
— Прости,
Наташенька, что так получилось. Сам хотел все тебе рассказать. Понимаешь, я
другой, не для женщин. Думал, с тобой все получится, показалось — полюбил.
Но…
— — А его любишь?
— имя ненавистного соперника Наташа даже не смогла произнести.
— — Его люблю.
Это больше, чем любовь. Пойми, мы с ним одно целое. Если хочешь — разводись, если
нет — будем жить по-прежнему. Но ты теперь все знаешь.
Он говорил еще
долго, но Наташа больше не могла ни думать, ни говорить, ни слушать. Хотелось
только одного — умереть.
Ночью, когда Влад
забылся тяжелым сном, она тихонечко пробралась в ванную и, выбрав лезвие
поострее, застыла в тяжком раздумье. Миг, и ее больше не будет. И поделом.
Таким, как она — романтичным, наивным идеалисткам, не место в этом мире. Но
лезвие предательски опускалось, так и не коснувшись голубоватых вен запястья,
будто какая-то сила удерживала от рокового шага, отбрасывая обессиленную руку.
Наконец, поняв, что убить себя она не в силах, Наташа ощутила странное
спокойствие, как будто из нее по капельке выпили все чувства. Единственное, что
осталось — это любовь к Владу. Ее мужу, оказавшемуся не принцем-избавителем, а
смазливой «дамочкой». И раз умереть не получается, тогда пусть умрет
Влад. И сделает это она, Наташа. Собственными руками.
Приняв решение,
Наташа почти успокоилась. Утром ровно объяснила Владу, что он свободен. Единственное,
что она просит — это подарить ей прощальную ночь. Ведь они все-таки любили друг
руга. Говорила равнодушно, но внутри все сжалось от заблестевших радостью
мужниных глаз, его небрежного: «Пока».
Вечером его
действительно ждал роскошный ужин и красивая, одетая в свое лучшее платье жена.
Слушая, как Влад, уже не скрываясь, с упоением философствует об истинной
мужской дружбе, она мрачно хлопала рюмку за рюмкой, мечтая о том моменте, когда
они отправятся в спальню. Пора.
— Я, конечно, не
твой Андрюшечка, — страстно зашептала она, по-настоящему увлекшись игрой — но
эту ночь ты запомнишь. Только давай как-нибудь необычно. Помнишь фильм
«Основной инстинкт»? Я тоже так хочу. И глаза завяжем, хорошо?
— Может и ножичек
еще в кармане прячешь? — пьяно пошутил Влад, но, смутно соображая, что делает,
покорно позволил привязать себя к спинке кровати и закрыть глаза белым платком
— нестандартность секса он всегда уважал.
Ночь
действительно оказалась необычной. Никогда прежде Наташа так истово не любила
мужа, словно стремясь навсегда вобрать его в себя целиком, чтобы потом ничего
не забыть. Ни этот знакомый, чуть терпковатый запах, ни шелковые завитки на
груди, ни руки, бережно обнимающие ее. На секунду мелькнула нежность и мысль,
что не надо ЭТОГО делать. Пусть нож так и останется лежать под подушкой, а Влад
— живым, хоть и не ее. Но, вспомнилась та отвратительная сцена и откуда-то, из
самой души, мозг захлестнула такая волна злости, что Наташа, без колебания,
резко ударила ножом в по-детски беззащитную впадинку на шее, которую так любила
целовать…
Чуть позже, в
полузабытье, она тяжело сползла с кровати и подошла к зеркалу, отбросив спутавшиеся,
окровавленные волосы с лица — страшная, постаревшая на двадцать лет женщина с
безумными глазами. Что-то еще не сделано. А, мышка… Как всегда нежно
погладила мягкую шерстку, прошептав привычное: «Мы с тобой одной крови —
ты и я», полюбовалась на доверчивый теплый комочек. Но, неожиданно для
себя, резко сжала ладонь в кулак, с недоумением глядя, как по руке течет все та
же красная жидкость. Вот и все. Серой мышки больше нет.